Дождался - Страница 9

Он изучит “интересный тип”. Недаром он быстро отгадывает женщин и до сих пор пользуется успехом у них. А теперь сердце его кстати было свободно.

Ракитин помнил адрес. Неволин не раз о нем говорил Ракитину, когда приглашал его навестить их зимой.

И, подписав “срочная”, Ракитин составил следующую телеграмму:

“Если хотите застать мужа в живых и облегчить последние его минуты, немедленно выезжайте. Соблаговолите срочно телеграфировать больному о выезде”.

“Небось, прикатит после такой телеграммы, и бедняга дождется наконец свою мадонну!” — мысленно проговорил Ракитин и вышел.

С телеграфной станции Ракитин ушел довольный. Последние дни около бедняги Неволина будет любимая жена. И, разумеется, не хотел бы себе сознаться, что очень доволен своим добрым делом и потому, что увидит эту возмущающую его бессердечную женщину, будет часто с нею вместе в комнате умирающего и провожать на прогулках.

Эта программа уже пробегала в голове Ракитина, когда он возвращался в пансион, взглядывая на проходящих молодых женщин с любопытством.

У решетки сада пансиона Ракитина остановил молодой красавец англичанин в светлой фланели и, приподнимая фетр, обмотанный кисеей, любезно спросил:

— Как здоровье вашего соотечественника?

— Плох! — с умышленной резкостью ответил Ракитин.

— О-о-о! Но, надеюсь, еще протянет?

— Пяти дней не проживет! — резко и насмешливо ответил Ракитин.

Молодой человек, казалось, не считал нужным заметить резкий и явно насмешливый тон Ракитина.

Он снова значительно протянул свое: “о-о-о!” и с спокойной и вежливой настойчивостью прибавил:

— Извините, что задерживаю. Позвольте один вопрос?

— Позволяю.

— Жена вашего бедного друга приедет?

Ракитина взорвало.

Он в упор взглянул в светлые, добродушно-спокойные глаза англичанина.

“Экая уверенная молодая скотина!” — подумал Ракитин и с дерзкой насмешкой сказал:

— Не приедет!

— О-о-о!

— Вы пари проиграете!

— Благодарю вас. Очень жаль! — невозмутимо вежливо промолвил молодой человек.

И, приподняв фетр, вышел на улицу, по-видимому, несколько недоумевающий такой резкости русского писателя.

А Ракитин, обрадованный, что оборвал высокомерного англичанина, торопливо направился в пансион.

В коридоре он встретил Берту.

— Больной все еще спит?

— Только что проснулся.

— В постели?

— Приподняться хотел и не мог…

— Сиделки еще нет?

— Нет…

— О, сейчас придет… сейчас придет! — проговорила откуда-то появившаяся хозяйка. — Я уж была у одной особы… Но только дорого спрашивает… Десять франков в сутки на всем готовом… Это будет стоить пять франков у меня… Самая дешевая цена… Угодно переговорить с особой?.. Верно, и предупредите бедного Неволина?

Ракитин не спорил о цене, хотя и понимал, что хозяйка делает свой гешефт. Да и неловко, казалось ему, было торговаться.

“Ну и черт с тобой!” — мысленно промолвил Ракитин и, улыбаясь лукавыми своими глазами, сказал:

— Надеюсь только, что ваша особа не наведет на больного уныния?

— Простите… Я не совсем понимаю… Чем может навести уныние сиделка, которую я рекомендую? — не без достоинства проговорила госпожа Шварц и приготовилась обидеться в качестве “слабой женщины”.

— Разве не понимаете, милая госпожа Шварц, чем сестры милосердия удручают?..

Ракитин рассмеялся и продолжал:

— Да своим торжественно-участливым видом, точно хочет сказать: мне жаль умирающего. Или — что, пожалуй, еще хуже — обладает такой наружностью, что больной будет волноваться от раздражения.

О, она поняла. Она и не могла подумать, что такой знаменитый писатель мог считать госпожу Шварц совсем глупой. Она, слава богу, понимает, как важно для больного видеть около себя успокаивающее, приятное лицо. Это важно не только для больных, но — осмелится выразить свое мнение — и для здоровых. И она не держит в своем пансионе уродов-горничных.

— Это мое правило! — не без гордости прибавила хозяйка.

— Недурное правило, госпожа Шварц. Но сиделка?..

— Будьте спокойны за вашего соотечественника… Последние его дни не будут омрачены… Особа очень милая женщина… лицо самое располагающее и внушающее доверие… Правда, она не первой молодости, ей за тридцать, но моложавая, сильная и симпатичной наружности, вполне приличная дама… Как раз лучший возраст для своей тяжелой обязанности… Ведь для тяжкого больного и не нужна молодая сиделка… Только могла бы стеснить… не правда ли?

Ракитин, конечно, согласился.

— О, бедный Неволин будет доволен своей сиделкой. Она любит свое дело милосердия… понимает, что больные капризны и раздражительны, и ни лицом, ни манерами, ни разговором не раздражит, а, напротив, успокоит больного…

И хозяйка значительно прибавила:

— Я тоже наблюдала больных… Приходилось!.. Так я буду ждать вашего приказания…

И, любезно поклонившись, хозяйка величественно направилась в одну из комнат, слегка повиливая своими широкими бедрами.

Когда Ракитин вошел в комнату Неволина, пропитанную запахом лекарств, и увидел неподвижную черную голову, землисто-бледное лицо и лежавшую на одеяле длинную исхудалую руку, Ракитин точно увидел покойника.

Он невольно поморщился, вдруг стал серьезен и, тихо подходя к кровати, как-то съежился, опустил голову и будто стал меньше ростом, словно стараясь скрыть перед Неволиным, как он высок, плотен, крепок и цветущ.

И, смягчая свой крикливый голос, тихо, без обычной подбадривающей веселости, ласково проговорил:

— Ну, как дела, Валерий Николаич?